Цветы корицы, аромат сливы - Страница 16

Лишь только в первом корпусе она
Являет лик, как осенью луна,
Но так ГЗ обходит осторожно,
Что, право, рвется сердце у меня.

— Стоп. Нет, — говорил Ди. — Коряво по-русски. «Рвется» — либо надо уточнять, куда, либо «на куски». Что в клочья рвется сердце у меня.

Выкроив минутку досуга, Сюэли зашел на истфак и разыскал там Андрея. Тот сидел над черепками из керченских раскопок.

— Послушай, ты не посмотришь на вот… это украшение еще раз?..

— Ну, эта вещь же у тебя поздняя очень… Чего на нее смотреть? — искренне удивился Андрей.

— Извини, пожалуйста, а у вас есть кто-нибудь, кто занимается более поздними эпохами?.. Кто занимается современностью? — поспешно поправился Сюэли.

— Да, вот Леха тебя поймет. Он в это… за это… за ту дверь загляни.

Леха оказался здоровенным небритым малым в камуфляже, сидящим под целой гирляндой вымпелов в память о поисковых экспедициях. У него на столе была разложена карта, прижатая с одной стороны карандашницей из опиленной снарядной гильзы, с другой — минным осколком; он что-то на ней помечал. Перед Сюэли был, так сказать, практикующий историк Второй мировой — поисковик.

— Будь добр, — сказал Сюэли, — посмотри, пожалуйста, на этот обломок… Ты не встречал?..

Леха осмотрел предмет взглядом профессионала и сурово сказал:

— И что?

— Здесь написано: «Императорский театр теней». Ты никогда не встречал… никогда не слышал?.. Я… нигде не нашел, вот, решил обратиться. Ведь ты, вероятно, много читал о разных… поздних артефактах?

Леша поскреб пятерней в затылке.

— Ну, я вообще-то специалист по Великой Отечественной. А как эта хрень по-китайски?

— Huang jia ying xi. Хуан-цзя ин-си.

— М-м-м… А-а… хвангдзя-йинг-кси это могли записать?

— Всё, всё могло быть! — обрадовался Сюэли и, прижав руку к сердцу, ждал, что ему скажут.

— А… ты слышал когда-нибудь про спецподразделение японской Квантунской армии «Курама Тэнгу»? — спросил Леша.

«Сначала пишется „поющий сверчок“, потом „привольно плещущаяся рыба“…»

«Сначала пишется „свернувшийся дракон“ с восходящей чертой вместо горизонтальной, потом — три параллельные „косые“ точки вдоль восходящей черты…»

В Институте Конфуция Сюэли начинал с «разворачивания тетрадей». Он не сразу понял, почему у русских все иероглифы валятся вбок и не могут стоять, но потом, приглядевшись к тому, как они пишут, понял: перед тем, как начать писать, они пристраивали тетрадь так, чтобы верхний край ее шел под углом примерно 40 градусов к краю стола и правый верхний угол оказывался выше левого, ручку же при письме они держали не то чтобы горизонтально, но клали в выемку между большим и указательным пальцем. Поприветствовав учеников, он проходил по рядам и каждому вручную клал тетрадь ровно и ручку в руке ставил вертикально. Тетради начинали ползти обратно, в прежнее положение, примерно через минуту сорок секунд (он засекал). Иероглифы целыми стройными рядами слаженно заваливались, как будто по ним прошел тайфун.

Один ученик, толком не запомнив иероглиф, спорил с Сюэли: «Какая разница, под „крышей“ или под „навесом“? Понятно же, о чем речь!» Одна девушка, высунув от старательности язык, писала знак «зима» в «ограде» и приговаривала: «Это пру-удик… А в нём плавают ка-арпы…». Другая девушка спрашивала: «А ничего, если я „свернувшегося дракона“ немножко так разверну?» Еще одна ученица говорила: «А почему в слове „родственник“ обязательно надо писать „труп“? А если он жив еще?»

— Боже моё… Я не смогу соответствовать, — подумал Сюэли по-русски. Но все же прошел по рядам и своей рукой повернул всем тетради еще раз. И еще раз. И еще раз.

— Я не могу так держать ручку, как вы. У меня анатомия кисти другая.

— Анатомия кисти у нас приблизительно одинакова, — сказал Сюэли, подходя, перегибаясь через спинку скамейки и приближая свою руку для сравнения к руке ученика.

— У меня указательный палец не сгибается в этом месте под таким углом.

Сюэли пальцами вылеплял, как из пластилина, из его руки то, что нужно, и клал на ручку.

За этот год ему пришлось вспомнить все шутки, с помощью которых его собственный учитель когда-то в детстве, в Гуанчжоу, учил детей писать и не путать иероглифы. Когда какой-нибудь малыш писал 玉, «драгоценность», вместо своей фамилии 王 Wang «князь», учитель Чжао мягко упрекал его: «Что же ты, даже князем не хочешь стать, только деньги хочешь взять?» Чтобы дети запомнили巾 «платок» и 币 «деньги», учитель говорил: «с докторской шапкой ты можешь стать дороже в тысячу раз». Когда маленький Сюэли однажды написал 臣 «подчиненный чиновник» вместо 巨 «обширный», учитель Чжао, улыбаясь, сказал: «Ну, если будешь писать ненужные черты, то сразу же сделаешься подчиненным, понимаешь?»

Были у него еще разные вольные шуточки для запоминания:

Однажды 熊 xiong встретился с 能 neng, удивился и спросил: «Ты что, брат, так за девушками гонялся, что даже ноги отнялись?» Или: 口 kou говорит 回 hui: «Ой, моя милая, ты уже давно беременна, почему мне не сообщила?» После этого учитель Чжао смущенно улыбался и прикрывал ладонью рот, но иероглифы запоминались всем классом на раз-два и больше никогда не путались. Он был совсем молодой, и его потом убили во время беспорядков, но его знания продолжали жить, в таком странном виде, в таком странном месте.

…К концу занятия Сюэли так уставал, как будто грузил кирпичи. И шел после этого грузить кирпичи. Недавно у него наконец закончились деньги. Плату за общежитие повысили, в Институте Конфуция платили копейки, и он подрабатывал где мог. Найти что-нибудь хорошее было трудно: сначала он таскал коробки в супермаркете «Тянь Кэ Лун», потом помогал на производстве пищевых упаковок, потом был переводчиком у приезжего мастера чайной церемонии целых шесть дней, наконец нашел «устойчивую должность», как он выразился, — грузить кирпичи.